Пора, пора мне стать умней… (Только как это сделать? Вернее, найти чудесное противоядие). Но узнаю по всем приметам… Да, узнаю, достаточно было в прошлом. И главное, от этого прицельного огня нигде не укроешься. Не спасут окопы полного профиля, броня, бункеры. Ответный огонь вести бесполезно. Причём попадает не в сердце, а в голову. И пошёл чудить… Потом будет неловко, а местами и стыдно, но это потом.
Торчат у дорог, зазывно машут рукой, предлагая купить квартиру или отремонтировать машину. Спереди на тебя смотрят глаза, проедешь мимо — тоже смотрят. У фигуры два лица и нет спины. Машущая рука обтрепалась, изорвалась, и маячат проезжающим лохмотья. А если неполадка внутри — скрючена кукла, будто болит что — то ли печень, то ли поясница. А потом — лежит эта тряпка на газоне...
Штука зловредная. В самый последний миг, когда понимаешь, что один недочёт… И всё насмарку. И ничем больше не исправишь. Зато как дисциплинирует!
Вот и фотоотчёт с «Берегов дружбы»:
https://cloud.mail.ru/public/31e3/4tiS4JfWX
https://cloud.mail.ru/public/4t4X/5op7wVQmo
https://cloud.mail.ru/public/T6wA/2SaAFfrAg
Стограмм работает только от смартфона… Вдобавок и вай-фая на даче нет. Попытки загрузить посты приводят только к перегреву смарта и посадке батареи. А ну его в болото!
Прадед по материнской линии со стороны бабушки был линейцем, и погиб в Первую мировую в Карпатах, недалеко от места моего рождения. Старший его сын во время баловства с винтовкой лишился глаза; работал в колхозе; с приходом гитлеровцев отправился угонять скот в горы из Отрадной. Привезли его на подводе; кто-то сообщил, что умер то ли от воспаления лёгких, то ли ещё от чего. Женщины, обмывавшие тело, сказали — застрелен. То ли кто из горцев отличился, то ли из наших перебежчиков. А его младший брат и мой прадед командовал миномётным расчётом под Сталинградом, потом форсировал Днепр, брал Кёнигсберг, потом шёл к Тихому океану. Получил два тяжёлых ранения. Прабабушка пережила оккупацию, правда, всего в три месяца. Награждена орденом Материнской славы III-й степени. Дом её вместо со старыми иконами, с книгами, был благополучно продан. Незадолго до 91-го года, и все деньги от продажи деноминировались...
Мать помнит всех прабабушек и прадедушек. Родители часто к ним заезжали в отпуске. Мать деда я застал только на похоронах в 95-м — она пережила старшего моего деда.
Со стороны матери много рассказывали о прапрадедах, так они и моложе — прадеды ветераны Великой Отечественной, а прапрадеды — обратно германской. Дедов прапрадед, из ставропольских крестьян, отправился на Соловки, как кулак и единоличник. Чуть раньше отбыл туда же и его сын, мой прадед, впоследствии — офицер в годы Войны. Прапрабабушка сидеть сложа руки не стала — отправилась в райсовет и выбила справку, что моему прапрадеду разрешено навестить своего сына, отбывающего заключение на Соловках. Испекла булочки, справку запекла в одну, помеченную крестом. Собрала посылку. В письме написала — все булочки раздай, а ту, что с крестом — себе оставь. Посылку досматривали, пару булочек разломали, но ту, что с крестом — не тронули. Прапрадед вытащил справку и мирно направился домой. На вопрос охраны, почему одежда арестантская, отвечал, что с сыном поменялся — очень уж ветхая. Так и прибыл домой.
У дедовой матери отец родился ещё до отменя крепостного права, служил в войске ветеринаром. В годы Гражданской прабабушка была подростком. Как-то топравила её мать верхом на станичный рынок. А там какие-то бандиты коней экспроприируют. Как без коня домой возвращаться? Страшно… Пошла за бандитами. А те в хату забрались, прихватили горючего, и пошла пьянку. Прабабушка отвязала коня — и галопом по дороге. Те, кто был в состоянии в седле держаться — за ней. Подскакала к к разрушенной хате. Уложила коня за остаток стены, сама рядом легла. Погоня дальше понеслась. Прабабушка выбралась, снова в седло — и обратно. До дому доскакала.
А вот второго прадеда отец уже не застал — только прабабушку. Тоже воевал в германскую, потом стал красным партизаном. Попался в плен белым. Был коммунистом и председателем колхоза, но попал под репрессии. И перед войной был освобождён. Прабабушка считала, что помогло её письмо Калинину, а отец придерживается того мнения, что на того, кто писавший телёгу сразу пошёл по расстрельной, и те, на кого он писал, вроде бы и не враги народа… Партбилет прадеду не вернули, председателем колхоза он больше не был. Да и деревни той на Урале больше нет — то ли сами люди разбрелись, то ли нефтедобытчики воду попортили.
Старшего прадеда отец помнил ещё в силе. Хотя под лопаткой сидела германская пуля, а в лёгких — германский хлор; глуховат от близкого разрыва фугаса. Войсковой разведчик в Первую мировую… Один из соседей-станичников (а на Урале почти все — молчуны, отец, считающийся молчаливым по меркам Кубани, на станице прослыл бы болтуном), считавшийся болтливым, сказывал, что на самом деле дед — не Шутёмов, а Пушкин, был дворянином, вовевал в Гражданскую на стороне белых, но из Новороссийска смылся не за море, а на Урал, в станицу Рубежево, что нынче вошла в состав села Орда, а со станицы выдачи нет. Привёз жену, которую в годы войны взял под Несвижем. Прабабушка считалась неграмотной, хотя, как выяснилось, прекрасно знала по-польски, и по-русски тоже. Потом прадед служил в ЧОНе, но в тридцатые годы кто-то стукнул… Станичные молчуны, но деда предупредили, и он ушёл в лес на заимку. Пришедшие пытались пересидеть, но пересидеть старого разведчика не получилось. Ушли ни с чем.
Прадедов дом продали, не спросив отца. Много чего ценного исчезло — например, дореволюционные книги.
