И снова белые точки на поле — чайки на разборонённой тракотором земле. Но в небе кружит пара канюков… И серые хищники тоже расселись между чайками. Им-то что? Разве мышей ловить. Но сидят вперемежку с чайками.

  — Слуга покорный! — восклинул флоберовский Фредерик Моро, читая письмо лучшего друга с приглашением принять участие во французской революции. Очередной… Между прочим, весьма удачной — Луи-Филипп, отсидевший восемнадцать лет на троне (а его туда посадили во время предыдущей революции), благополучно был свержен. Моро ничего не потерял — эта революция была не первой и не последней.

  Что-то похожее начинаю испытывать и я — революции приедаются и надоедают. А заканчиваются новыми революциями. А протестуны… Слуга покорный! Я на них нагляделся. Иногда их приносит в наши литобъединения. И в то, где всегда молодые, и в то, где просто молодые. Пришельцы воображают себя то ли великими поэтами, то ли великими ораторами и трибунами. Ну, не Маяковские они. Даже не Демьяны Бедные. Маяковский боролся не «против», а «за», и мог внятно сформулировать, за что именно. Слушаю чтения из любимых рэперов, и похожие вирши с политической подоплёкой. Причём настолько глубоко скрытой, что и под микроскоп не разглядишь. За что борются? Непонятно. Их зарплата больше моей. С жиру сбесились? Я не хочу терять и то, что у меня есть. Я 90-й год прекрасно помню, хотя много чего не понимал. 

  А Франция?.. Вот и Макрон начал призывать. На что Захарова тактично намекнула на «жёлтые жилеты». А что? Я могу стать национальным лидером Франции. Макрон должен уйти. Газ будет дешёвый, а «Тополь» — он понадёжней «Иджиса». У нас есть особая ответственность за судьбу Франции — дважды спасали. В 1814-м, когда пруссаки предложили поставить пушки на Монмартре и бить по Парижу до тех пор, пока не останется крошево; и в 1944-м, когда союзники решились на высадку в Нормандии, ибо боеспособных частей вермахта на западе не осталось даже в проекте. Спасём и в третий. К вечеру напишу программу действий.

  Определённо нехорошая вещь. Положим, купил машину, уплатил налог, а машина без колёс. Можно сидеть, крутить руль, кричать «би-би!» Но всё равно никуда не поедешь.

 На прошлогодних «Берегах Дружбы» познакомился с Михаилом Артемьевым, чьи стихи переводил (а он, соответственно, мои). Делегация была многочисленной, был даже небольшой дипломатический скандал — с белорусской половины корпуса кто-то утащил на нашу утюг и гладильную доску… Были делегации от Луганска и Донецка; а вот с Украины — только председатель Союза писателей Украины и председатель Международного союза писателей и мастеров искусств Анатолий Мироненко. В 14-м он ездил в Россию с порезанной ногой — добрые путчисты постарались. Незадолго до фестиваля находился в КПЗ, без связи. Тогда перестали выдавать билеты Международного союза... 

  Уезжал я тогда с вместе с белорусской делегацией на Ростов. Познакомился с председателем Союза писателей Белоруссии Гавриловичем. 

  В этом году видели мы друг друга только на экране. Гаврилович со своей командой; Мироненко — один. Брянцы. Было это 29-го июля. Самые отчаянные из белоруссов собирались рвануть в Таганрог 1-го августа, если только границу откроют. 

  Не открыли.

  Отшумела ночью техника в полях вокруг дач. Убран хлеб. Иногда редкий мотор урчит ночью в поле — распахать, разборонить под сев, а то и озимые уже поджимают. По утреннему полю идёт тратор, тащит борону, а за ним — чёрно-белая туча. Чайки и вороны. Расселись по полю в шахматном порядке, ищут червей и личинок. 

  «Не желаю вам достичь вершины — с неё всё равно придётся спуститься. Желаю вам идти к горизонту — к нему можно идти бесконечно.» Что верно, то верно. А куда придёшь? Обойдёшь Землю, вернёшься к тому, с чего начинал. Можно и по второму кругу, и по третьему. 

  Их я помню намного хуже. Отчасти потому, что отец был вторым сыном, а в любимчиках был всё-таки старший брат-погодок; отчасти и потому, что отец женился раньше брата, что вызвало серьёзные нарекания; наконец, женился не на девушке с Урала. Впрочем, старший брат, клявшийся на свадьбе родителей, что женится только на уралочке, женился вскорости на местной… Но любимым быть не перестал. Мать же была старшей в семье, но любимой оказалась средняя дочь — в этом мои родители сошлись.

  Прадеды по отцовской линии были ветеранами ещё Империалистической и Гражданской, поэтому в Отечественную не воевали. Старший брат деда был репрессирован, но всё-таки попал на фронт, служил в разведке, скончался от тяжёлого ранения. Воевал и дед с 43-го года, на танке, брал Кёниг. Служил в Германии. Потом вернулся на Урал, попал под хрущёвские порезки. Некоторое время был во внутренних войсках, о чём вспоминать не любил. Отец узнал случайно, спросил — дед долго ругался. Больше о том — ни слова. Закончил институт культуры, уволился в запас с должности начальника политотдела танковой дивизии. Работал инструктором горкома в Перми. Бабушка работала в библиотеке. Дед ушёл первым, в 92-м — после второго инфаркта. Отец на похороны не успел — Дальний Восток от Урала далеко. Не поспел и в 96-м на похороны матери, хотя мы уже были на Северном Кавказе. 

  Прадедов дом продали без отца — где он, тот служивый? Далеко. Квартиру родителей — тоже. Многие ценные вещи и документы были утрачены навсегда. Впрочем, и прадедов дом в Отрадной, по материнской линии, и тот продан без бабушки. Что осталось? Слова...

  И ей довелось пережить оккупацию. Правда, в малолетстве, и всего три месяца; а больше всего помогала матери и моей прабабушке старшая сестра. По Отрадной шли «Эдельвейсы», потом был голод… На всю улицу из фронтовиков вернулись трое. Прадед, после Сталинграда, Кёнига и Маньчжурии пришёл в сорок шестом. Детей у них было семеро, и у прабабушки был орден. Старшая сестра, кстати, пережила и мою бабушку, и умерла, когда из семи детей оставались двое младших — они и по сей день живы. Двоюродная прабабушка овдовела — я ездил на похороны. 

  По окончании семи классов бабушка работала с отцом на пенькозаводе; потом дед ушёл работать в ТЧ Армавир. Он и на Дальнем Востоке работал помощником машиниста. Предлагали ему с семьёй переехать. Прабабушка отказалась. А бабушка поступила в Карачаевское медучилище. В первую же ночь кто-то ломился в дверь общаги. И тогда бабушка поехала в Черкесское… Сначала училась на хирургическую сестру. ЧП на полигоне — разрыв снаряда в стволе. Расчёт порван на куски. Надо сшить, отправить в цинках домой. И бабушка стала учиться на акушерку... 

  По распределению, впрочем, попала фармацевтом в аптеку, в Смоленской области. И тут к ней обратилась одна из старых работниц. «Жалко тебя. Знаешь, которая ты здесь по счёту фармацевт? Все в тюрьме. Директор аптеки берёт лекарства, а отвечает кто?» И бабушка вернулась назад. К семнадцатилетней хуторской акушерке взрослые бабы идти не хотят — у ней же бантики в косах! Одна долежалась до угрожающего разрыва плода… Бабушка мгновенно определила состояние, вызвала по колхозному телефону Армавир. На том конце трубки — смех. Тут же перечисляет симптомы. Смех смолк. «Немедленно к нам!» Спасать ребёнка бесполезно. После гонки до Армавирской больницы возница колхозной телеги только головой покачал — ничего себе девушка… Женщину спасли. Бабушку поблагодарили врачи. А потом возник дед на мотоцикле — тогда и его мать жила недалеко.

  Впереди была Германия, Монинка, потом опять Германия, и Прикарпатье. А после увольнения в запас — Краснодар. Но похоронить бабушка просила около родителей, в Отрадной. Там же похоронили и деда.

  Его отец и мой прадед был в своё время репрессирован, потом стал офицером в годы Войны, и умер в Ростове, где и похоронен. С прабабушкой они разошлись, и она снова выходила замуж; впрочем, предпочла доживать одна, в Каневской. При ней, правда, жил старший дедов брат, тоже участник Войны — в первом бою получил тяжёлое ранение в горло, был демобилизован. А дед пережил оккупацию, окончил Тбилисское подготовительное училище, потом Кировабадское лётное. Начинал на Пе-2 в Мелитополе, а заканчивал на Су-24. Пережил хрущёвскую порезку. Из Монинской академии предлагали ему перейти в РВСН — отказался. Собирался в гражданскую авиацию. Но старый командир из Германии предложил должность старшего лётчика. Капитану. Дед согласился, а впоследствии дослужился до инспектора дивизии по лётной подготовке.

  Как-то ещё на самой заре лётной работы предложили деду сделать татуировку на плече — «Пешка». Но шла Корейская война; а вдруг пошлют? Попадёшь в плен, лишние приметы совсем ни к чему. И отказался дед.

  Любил дед иногда и пошалить в небе… Естественно, в рамках наставлений, но другим было неповадно. Идут учения, «птеродактили» идут на «бомбардировку» объекта, их «сбивает» ПВО. Зенитчики знают, сколько самолётов летит, на какой высоте, каким курсом, с какой скоростью — только галочки в акте ставь. Дед сговорился с одним лётчиком — сошлись близко в строю, по заклёпкам идут. Локатор близкие цели не различает, видит одну! Вот зенитчики пять машин «сбили», дед с другим пилотом разошлись — целей шесть! Одна машина к объекту прорвалась… Садится дед, его командир дивизии сурово так встречает: «Ты что натворил, Петрович? Там же сейчас шапки полетят!» 

  Эти самые «птеродактили», Як-28, с грехом пополам переделанные из истребителей, дед получал в Комсомольске-на-Амуре, а оттуда гнал в Вернойхен. Пока по СССР летели — всё ничего, а вот Европа — раз чихнул, так и до Атлантики сопля долетела… Штурман в своём карцере колдует, дед что-то заподозрил… Курсовой угол аэродрома с нуля на 180 ушёл. «Куда летим?» «Ещё полчаса по расчёту!» Разрыв в облаках, внизу — море, впереди — побережье. В Данию летим! Никаких признаков перехвата — датчане спрятались. Развернулись на обратный. Лёгкий дипломатический скандал. 

  По увольнении военкомат стабильно пытался деда на сборы привлечь. Но на какую должность лётчика назначить? В пехоту? Дед отказывался. Вот пришёл военно-учётную специальность ставить. «Ты же лётчик?» «Да.» «Но летать больше не сможешь?» «Нет.» И появилась запись — «Лётчик нелётного состава».

  Отныне на моём компьютере стоит ещё и зум… Интересно, не проще ли всем литобъединениям договороиться работать в одной системе? Но нет — каждый лепит на компьютер свою. А мне приходится опять напрягать старое железо… С надеждой, что выдержит и на этот раз.