Боб Джонсон горько вздохнул и снял шляпу.

  — Ну что тут поделаешь? Сдохла… -

  И медленно побрёл по дороге, исчезнув за поворотом в густых ветвях. Лошадь осторожно приоткрыла глаз, чуть сощурилась от яркого солнца. Осторожно огляделась. Чуть приподняла голову. При этом сдерживаясь, чтоб не заржать в голос. Свобода! Лошадь встала на ноги, отряхнулась, и бросилась галопом по дороге. Потом перешла на шаг. На лугу пощипала травы. Заметила ещё одну лошадь, что с трудом переставляла копыта.

    — Ты как? -

    — Думала — сдохну. Хозяин бросил. А вот дня три отлёживалась — так и полегче. -

    — Это хорошо, что нынче лошадей не пристреливают. А вон смотри — ещё кобыла. -

    — Её вообще легко — чуть охромела, ногу оцарапала. Ничего серьёзного. А седок решил — всё. -

    — Ладно, пошли. Покажу кое-что. -

   Около опушки выстроилась очередь голых людей.

    — Глядите! — заметила первая и хитрая. — Вот так умирают люди. Теперь будете знать. -

    — А чего они голые? -

    — Они пытаются взять с собой деньги, одежду, хлам разный. Но вот стоят абсолютно голые, и даже руками прикрыться не могут. -

    — А что за картины на экранах? -

    — Отражения памяти. Вернее — всех их мыслей и мечтаний. То, что они видели, здесь не отражается. -

   Картины были двух видов. На одних творились такие непотребства, что лошади густо покраснели. На вторых — убийства, кровь, грабежи. 

   Боб Джонсон заметил трёх лошадей на опушке, которые внимательно что-то изучали.

    — Вот, Уолли, я и говорю — как бы научиться правильно дохлых лошадей определять! -