— Интернет-кладбище? — усмехается Эдуард Казаков, поправляя берет. Старый художник поднимает указательный палец.

    — Чем же оно должно отличаться от обычного кладбища? -

    — Ну, оно на экране… — замечаю я.

    — Дело не в этом, — он продолжает улыбаться. — Погляди на наши дома. И многоквартирные, и частные. Скольких они пережили? Сколько гробов выносили с крыльца? Мы живём на кладбище… -

    — Ну, где только люди не умирают… А где их после хоронят. -

    — Не совсем так. Ведь путь на кладбище начинается из дома. Экран, говоришь? -

   Мы поднимаемся в мастерскую.

    — Вот тебе и кладбище! — Казаков торжествует. Со стен смотрят люди. Либо ты сам смотришь на пейзажи. Серов, Левитан, Репин, Айвазовский... 

    — Их давно нет. И их моделей давно нет. Странно, правда? -

   Я молчу.

    — А самые наши суровые кладбища — это библиотеки. Но мы же к этому с детства привыкли. Ещё несмышлёнышам читают сказки, потом идёт школа. Мы учим годы жизни, рассказываем наизусть стихи. И не воспринимаем эту смерть. Как бы живы, а как бы и нет… Странная жизнь. И очень странная смерть… -

    — И как мне после этого читать? — подаю я голос.

    — Также, как и до этого. Я же говорю — это очень странная жизнь. И странная смерть. -

    — Но мы, как и всё в природе, растём на костях своих предков! И в означенный день ляжем под ноги грядущим поколениям… -

    — Ты — неисправимый Капитан Очевидность, — отвечает Казаков. А я никак не могу понять, грустно мне, или весело, или всё равно.