В ней ничего особенного не было. А в какой из девушек есть хоть что-то особенное? Это ведь лишь свойство того, кто смотрит. Но почему-то из всех однокурсниц я выбрал её. Или не я? Кто ж знает...

   В перерывах между парами я смотрел на неё. Со мной происходило что-то, что я впервые испытал в тринадцать лет. Ничего пошлого, но сознание не то расширяется, не то сужается. В общем, с адекватностью и рассудительностью можно проститься. То ли насовсем, то ли на время. Но...

   Была одна проблема. А в девятнадцать лет всё-таки трезвость даёт о себе знать — её отец занимал достаточно высокий пост в администрации. А каста эта закрытая, и постореннему туда вход заказан. Я знал об этом, и наивным мальчиком не был никак. И никакой брак с представителями низших классов был невозможен. Я знал пару историй из восьмидесятых, пару историй из девяностых. Да и самые свежие были перед глазами. Невозможно, и всё тут.

   Люди они неплохие, но свои неписанные законы соблюдают строго. Я мог бы устроить небольшое любовное приключение с букетами, конфетами, и водкой под Новый Год, и ночные брожения на хэллоуин. А потом просто расстаться, разбив сердце. Оставив на память себе и ей небольшой воз дорогих и печальных воспоминаний.

   Но я не стал этого делать. Чего зря тревожить другого человека? Мы в ответе за тех, кого приручили. Особенно за людей. И особенно за тех, кого только собираемся приручить. И я сделал вид, что ничего нет, оставаясь на дальней дистанции. После диплома мы расстались. И после этого я больше ни разу не испытывал этого чувства — с расширением сознания. Должно быть, к добру.