— Дмитрий Полиевктович! Как часто вы просили, чтобы наши картины были жизненны, реалистичны… -

  — Да, Ананий Фёдорович… Вы хотели бы писать в более фантастичном ключе? -

  — Да нет… Просто нет более искусственного течения, чем реализм. -

  — Почему?? -

  — Жизни ведь не нужно пытаться быть правдоподобной. Она может выкинуть любой фортель, который и самому обкуренному постмодернисту не придёт на ум. Вот что вы скажете об этой картине? -

  — Легковая машина на крыше высотки? Что она там вообще делает? -

  — Не знаю, не спрашивал. Но утром она там была. -

  — Послушайте, мы же не протоколы милицейские пишем. Жизнь может себе позволить быть неправдоподобной, а мы — нет. -

  — Но что же в таком случае правдоподобием назвать? -

  — Здравый смысл. -

  — Но наша жизнь руководствуется явно не им… -

  — Её дело. -

  — Погодите! Ведь мы собирались изображать жизнь такой, как она есть. -

  — А какая она есть? Нарисуйте порнографию — это в нашей жизни есть. Так? Чернуху. И это есть. В жизни есть всё, но каждый выбирает то, что ему по душе. -

  — Но в этом случае она не такая, как есть… -

  — И да, и нет. Скажу — да, есть, и буду прав. Скажу — это неправда, так не бывает, и буду тоже прав, поскольку нельзя выдирать кусок из цельной картины, и показывать отдельным фрагментом. То есть можно, но правдой это уже не будет. -

  — То есть этот пункт можно толковать в свою пользу? -

  — Так обычно и делают. И не ищите большем логики — наша жизнь есть заумь. Обыкновенно синтаксическая или морфологическая. В особо жёстких случаях — фонетическая. И в самом лучшем случае — супрасинтаксическая. Как машина на крыше высотки. Хотя бы высотка есть, и машина узнаваема. Обычно и этого не разберёшь. -