Виктор Анфимович Судейкин осторожно заглянул за дверь. В доме давно никто не живёт, кроме бездомных, да и те сюда заходить опасаются. Дом-то, того и гляди — рухнет. Забор старый, пролезай, сколько хочешь. Хорошо, знакомых поблизости нет, и ведь не объяснишь никому. А главное — себе.

   — Вот здесь была гостиная. Тут стоял диван. И я спал на нём. -

  Впрочем, здесь нынче только мусор, отвалившиеся куски штукатурки со стен. И снег, что ветер забрасывает в окна. Судейкин оглядёлся.

   — Шторы были. Торшер в углу. Светло было. И тепло… -

   Как ни лелей воспоминания, а было всё-таки холодно. И ветер продувает насквозь. Внизу, на лестничной площадке, остановиться ненадолго.

   — А здесь были почтовые ящики. -

  Сколько раз из ящиков извлекались газеты, письма, открытки, телеграммы, экстремистские листовки! А сейчас и в новом доме ящик висит как дань традиции. Видимо, на случай ядерной войны, и то вопрос, насколько он тогда пригодится.

   Судейкин выглянул из-за забора. Никого. Даже собак нет. И больше не возвращаться!

   *  *  *

   Он вернулся. Было лето. Дом снесли. Забор был уже надёжный, но Судейкин перелез. Во имя чего?! Бесполезно спрашивать у себя, а у других — и того бесполезнее. Спрыгнуть в котлован, постаравшись не надеться на торчащую со дна арматуру. Собак нет, да и что им тут делать, на дне? В вагончике должен быть сторож, но никаких признаков жизни пока не видно.

   — Где-то здесь должна была быть моя комната… -

   А ты точно уверен? Память немного подтёрла цвет обоев на стенах, скатерти на столе… Да какой же там был узор?! Интересный, очень часто разглядывал. Теребил бахрому, завязывал в узелки, влетело потом...

   — А вот здесь — диван. -

   Над этим местом было три этажа. У соседей снизу были, один раз. А сверху, так к ним ни разу не попали.

   — Вот тут, на стене, висел ковёр… И солнце по нему под вечер лучами скользило. И только летом, когда высоко. -

   Нет никакого ковра. Только грязь по колено. Выбраться обратно. Совсем-совсем никогда, больше...

   *  *  *

   И опять он вернулся. Осенью. Да какое это теперь имело значение? На месте дома — торговый комплекс. Судейкин поднялся на третий этаж.

  — Как же там диван расположен был? Да и где вообще моя квартира? -

  Теперь уже не узнать. Вроде бы вон там, где торгуют женской косметикой, была ванная. Просто подойти… Рассказать кому? Зачем? Всё это останется с тобой. Никто не поймёт. А если поймёт, то будет ещё хуже. Он станет смеяться и издеваться. Потому что сам живёт этими воспоминаниями, и боится их. Боится показать. А больше всего — боится показать самому себе, и смеётся над собой страшнее самого отвратительного злодея. Но вот победить не может… И никому от этого не легче.

   Судейкин вышел из торгового комплекса. Может, что и в самом деле — всё? А кто ж знает… Кто знает самого себя настолько хорошо?