Сидор Сидорович Сидоров стоял, не веря своему счастью. Нет, это не мираж, он и в самом деле у цели. Сидоров пригладил чёрные, как смоль, волосы, и осторожно вошёл в город. Оглянулся — хвоста нет. По крайней мере, не видно. Интересно, газ уже выветрился? Во всяком случае, просто захочется спать, потом глубокий сон, после которого пробуждения уже нет. Землю лучше не трогать. 

   Город был покинут четыре года назад, когда его накрыло облаком газа с комбината. Люди успели уехать. И до сих пор место считается опасным. Сидоров удивлялся — как будто город покинули вчера. Только на машинах толстая пыль. Стёкла в домах целые. Деревья сухие, а трава жёлтая и пожухлая. За пару лет растительность обычно корёжит асфальт и бетон, а здесь всё целое. В спецлечебнице Сидоров узнал, что тут ещё и отопление не отключили, и уличное освещение. И что в закрытую зону погоня постарается не заходить — потому он и здесь. Но лучше не верить — мало ли? 

   Сидоров шагал по тротуару, иногда отходя к домам и оглядываясь. Здесь не было и следа других людей, что настораживает. В центре — слишком опасно, на окраине — тоже, а вот здесь — в самый раз. Удивительно, но здесь дикий капитализм и не ночевал — дверь в подъезд не запирается. Сейфовых дверей в квартирах нет — простые деревянные, иногда обитые кожей. Сидоров улыбнулся, и стал переворачивать коврики у дверей. На четвёртом этаже нашёл ключ от квартиры. 

   А замков-то два! Ничего, можно просто выломать дверь. Нет, закрыта только на один замок. Сидоров вошёл в тёмную прихожую, щёлкнул выключателем, и свет выхватил работающий холодильник, куртки на вешалке, подставку для обуви, велосипед. 

    — Со светом надо быть осторожней! — напомнил себе Сидоров. — Во-первых, даже слабый отсвет ночью сразу виден. Во-вторых, непонятно, сколько в городе осталось рабочих холодильников, но рост расхода электричества будет заметен. -

   На кухне в чайнике была вода, давно сгнившая и вонючая. А заварка покрылась пелесенью. Теперь чайник надо будет долго отмывать и выкипячивать. Сидоров задумался. Если открыть газовый кран, да ещё и водяные, расход сразу заметят. Ладно, чего уж там — хоть немного поживу, как человек. 

   В шкафу, в спальне, оказалась и мужская одежда. Немного великовата, но ничего. Спортивные штаны и футболка. И тапки… Как же давно это было! Холодильник забит едой, что удивительно — вполне сохранившейся. Почти всё — консервы. — Странно! — удивился Сидоров. — Срок хранения — пять лет. Что за консервы такие, и чего в них натолкали? — Но голод не тётка, и вскоре рыба и тушёнка перекочевали в сковородки, а потом и в тарелки. Хлеб был суховат, но съедобен. Интересно, как выглядит хлеб после пяти лет в холодильнике? 

   Все окна были задёрнуты плотными шторами. И тем не менее, Сидоров старался держаться от окон подальше — тепловизор засечёт сразу. Впрочем, обитаемая квартира и так теплее… Удовлетворив голод, беглец приступил к водным процедурам. Давно он так не мылся — ценить начинаешь лишь то, чего лишился. Теперь можно посидеть в кресле в гостиной, и оценить перспективы. Сейчас тридцать лет. До скольки он доживёт? Еды вроде как хватает. Пока. Может, что и удастся вырастить чего на на подконнике — уличная земля непригодна. А впрочем… Там видно будет. Пока его никто не преследует. И судя по всему, не собирается. Тихая жизнь отшельника на многие годы — о чём ещё можно мечтать? Хозяин сего жилища был запаслив, есть керогаз с запасом керосина, коли отключат электричество, свечи и спички. 

   Стемнело. Сидоров улёгся на большую кровать в спальне. Сквозь шторы слабо пробивался свет уличных фонарей. Впервые спокойный сон на нормальной кровати. Вскоре на фоне мощных гор, покрытых лесом, возник седой древнегреческий аэд с арфой и древнерусский сказитель с гуслями, и оба слепые. Они уселись на корягу, ударили по струнам, и начали: «А не поведать ли вам, братия, о великой битве между удалым молодцом Капитаном Очевидностью, и подлым злодеем, Капитаном Кащевидностью, когда злодеец был убит, да и молодец сгиб смертю храбрых. А было то, когда кащенитский истребитель поднялся с базы Большие Моцоголы...» На этом месте Сидоров захохотал и проснулся. Час ночи. Можно перевернуться на другой бок и спать дальше. Теперь за шторами обозначилась тень, и вспыхнули огнём глаза. Вампир подошёл и впился зубами в шею. Теперь беглец проснулся в поту, и перо из подушки кололо у сонной артерии. Дыхание восстановилось, сон вернулся. Наконец, робот Т1000 подошёл к двери, указательный палец влился в замочную скважину, дверь открылась. Потом подошёл к спальне, просочился под дверь. Молча вырос с пола перед замершим Сидоровым, принимая облик полицейского. И вонзил лезвие в самое сердце...

   Фух! Уже утро, и рассвело. Можно умыться и побриться. Да, сны… Несколько лет в спецлечебнице, да статус беглеца спокойствия не добавляют. После завтрака Сидоров чуть приоткрыл штору, разглядывая двор. Всё то же, никаких признаков жизни. Никаких… Постой-ка!.. Здесь нет диких зверей. Хотя по дороге сюда ему попались два волка, лось, и семейка кабанов. Чудом не тронули. Но самое главное — где птицы? Сидоров твёрдо помнил — потревоженные птицы выдают погоню. Но по дороге сюда он видил лишь тех, что поднял сам. А здесь их нет. Даже перелётные не проходят над этим городом. Мышей и крыс — и тех нет! Хотя здесь им есть, чем поживится. Комары, мухи, муравьи — где они? Спокойно! Он, Сидоров, пока жив. Значит, дело не в газе. Тогда в чём? Эта мысль не давала беглецу покоя. Но теперь он понял и другое — он здесь абсолютно один. Вроде, именно об этом и мечталось… Но теперь мечты стали грозной явью. Что делать здесь до старости? Есть, мыться, спать? 

   В коридоре на полке стояли три иконы — Христа, Богородицы и Николая-Угодника. Вчера Сидоров просто глянул на них, как на старые газеты в чулане. А теперь остановился, и стал смотреть. Сначала не было ничего. Потом Сидорову показалась, что Святые смотрят на него грозно и гневно, как на грешника, которого уже ничто не спасёт. Стало не по себе. Потом стало казаться, что теперь они глядят с жалостью, как на смертника, которому уже уготована печальная участь. И наконец, Сидорову стали мерещиться слёзы на иконах. Он взял иконы и спрятал их в ящик.

   В детской нашёл только учебники для первого класса и прописи на имя Михалины Дмитрюк. — Интересно, они тут вообще что-нибудь читали?! — Есть немного старых газет. Надо пойти, поискать в других квартирах. Хотя шастать по подъезду и не очень безопасно. Недолго думая, Сидоров выломал дверь в соседнюю квартиру. Осмотрел. Консервы есть, как-нибудь разживусь. А книги… Что здесь за люди жили? Краткий автомобильный справочник, да журналы мод. В гостиной можно просмотреть добычу.

   Но теперь Сидорову казалось, что за дверью кто-то стоит. Когда дверь открыта, что-то начинает шевелится в темноте коридора. А когда коридор освещён, всё равно кто-то таится за углом, за куртками на вешалке. Сидоров постоянно отрывался от чтения, оглядываясь за спину. День тянулся мучительно. А ночь...

   Сидоров поглядел в щёлку штор на закат, лёг в постель. — Надо же подумать, почему здесь нет ни людей, ни зверей. Должно же быть объяснение. Почему… — Но это не решало главного — беглец здесь абсолютно один. 

   Ночью он проснулся в поту — за дверью кто-то стоял. Молча и неподвижно. Сидоров перевёл дыхание, включил свет, дрожащей рукой повернул ручку, толкнул со всей силы. Никого. Теперь он включил свет по всей квартире, позабыв о маскировке. Прилёг. Но этот кто-то стоял за углом, поджидая своего часа. Теперь это единственная освещённая квартира на весь город, с улицы прекрасно видно. С улицы… Теперь Сидоров с ужасом глядел на шторы, и за ними кто-то был. Рывок — никого. Только уличные фонари и громады пустых домов. Теперь — сидеть на кровати в поту. Только бы не уснуть! Только бы утро! 

   Вдруг фонари отключились. Потом погас свет в квартире. Маленькая девочка в белом платье вошла в дверь. Сидоров закричал, проснулся. Уже светло. Дверь открыта. Он её закрывал? Уже и не вспомнить... 

   Сидоров не стал ни умываться, ни бриться. И есть не хотелось. Нет, надо всё-таки поесть. Удивительно! Ведь он ни разу не задумывался о том, что будет дальше. Он думал, что лучше везде, чем в спецлечебнице. А здесь — и вообще рай. А на самом деле? 

   На секунду возникла мысль о спрятанных иконах. И исчезла. Сидоров сел в детской за письменный стол, и принялся писать буквы в прописях. Чтобы хоть чем-то себя занять. Когда он закончил, то поглядел на шторы. За ними была она! Шторы явственно колыхнулись, хотя никакого сквозняка здесь нет в принципе. Несколько секунд беглец судорожно сглатывал слюну, потом рванул шторы. Никого!

   Нет, надо отсюда бежать, бежать без оглядки. Хоть обратно в спецлечебницу, хоть под расстрел. Где угодно лучше, чем здесь. И побыстрее, чтоб к ночи быть далеко отсюда. Позабыв о еде, спичках, тёплых вещах, Сидоров выскочил на площадку, побежал вниз. И в грохоте собственных шагов услышал другие. Остановился. Шаги поднимались снизу. Сидоров рванул назад. Он был бы рад, если бы это была погоня. Но это не она...

   Он захлопнул дверь, навалился на неё. Потом припёр её велосипедом, потом подставкой для обуви, сорвал вешалку. С ужасом смотрел на баррикады, ожидая атаки. Потом волосы на голове зашевелились, Сидоров обернулся. Маленькая девочка стояла у чулана. Потом стала таять… Он подошёл к чулану на ослабших ногах, потрогал дверь. Девочка превратилась в шкафчик с газетами.

   К ночи Сидоров забаррикадировал дверь в спальню. Потом повесил ковёр на окно, и тоже его подпёр. Нет, уж он-то смоется отсюда. Выпрыгнет из окна. Четвёртый этаж — что-нибудь сломаешь, но жив останешься. Да он и на руках отсюда уползёт. Только не спать! Сидоров колол иголкой ладони. Не спать! Время течёт медленно. Утро наступит, оно не может не наступить. 

   Свет погас. Трясущимися руками беглец пытался зажечь свечу, роняя и ломая спички. Наконец, свеча загорелась. По стенам побежали отблески неяркого пламени. И в углу возникла она. Маленькая девочка в белом платье, с абсолютно белым лицом и абсолютно чёрными глазами. Ни зрачков, ни белков. Сидоров замер, перестал дышать, глядя в эти глаза. Девочка молча подошла, дотронулась своими ледяными руками, обняла Сидорова, поцеловала в губы, запуская язык в горло. Его пробила судорога, по двору разнёсся нечеловеческий визг на высокой ноте. Потом сменился короткими низкими хрипами: А-а-а!!! А-а-а!!! — прерываемыми лишь для вдоха.

     *   *   *

   В монитор смотрели три человека в белых халатах. У двоих из-под халатов выглядывали джинсы и кроссовки, а у третьего — брюки и туфли. На экране седой старец выкатил глаза и отбивался от кого-то. 

    — Три ночи, — заметил один из джинсовых. — Стандарт. -

    — А если бы свет не отключили? — спросил второй.

    — Максимум, ещё одна ночь. -

    — Реакция, увы, тоже стандартна. Либо орут в квартирах, либо носятся с криками по городу. Кто-то и с собой кончает. -

    — А помните ли вы того художника? — подал голос костюм. — Вот уж он нам нервы попортил. -

    — Между прочим, — снова вступил один из джинсовых. — Вы ведь не дали нам довести эксперимент до конца. -
    — Уж как-нибудь обойдётесь, — буркнул костюм. — Всему есть разумная мера. Полгода этот псих, вооружившись гвоздём, разрисовывал наскальною живопись стены в квартире — с плинтуса до потолка, потом мебель и двери,  потом пол и потолок, как в квартире рисовать стало негде — занялся подъездом. Пришлось его ликвидировать. А иначе бы он и до ста лет дожил, и весь город разрисовал. -

    — А он был неплохим художником, — заметил джинсовый. — Да и иконописцем тоже смог бы стать… -

    — Сантименты, — бросил костюм. — Мы тут полезными делами занимаемся. Для того и есть наша программа, и наши эксперименты. Впрочем, сейчас вы получили все результаты? -

    — Да, это так. -

    — На этом и свёртываем программу. -

   Ещё костюм подумал про себя, что этих учёных, по причине знания весьма пикантных тайн, свернут вместе с программой. Не учёл того, что и его свернут тоже.