Творческий застой.
Гордей Павлович Черёмухин горестно посмотрел на холст. Чистый, белый холст. Пыли почти нет, хотя стоит полгода. И никаких идей. Совсем. На улице яркое зимнее солнце в бездонном небе сменили весенние кучевые облака; а им на смену пришли ранние летние грозовые тучи. Снег исчез; голую землю украсила зелёная трава; а теперь уже понемногу стала желтеть, опалённая солнцем. А идей нет. Дверь скрипнула.
— Палыч, как у тебя? -
— Всё то ж… -
Поэт Вилем Гречишкин и композитор Антон Николенко извлекали из авосек бутылки разного калибра и маркировки.
— Гляди, какой боекомплект! Щаз как влупим по площади, никто не разбежится. -
— Давайте. Что поделать… — горько вздохнул Черёмухин. Гречишкин закрутил штопор в пробку, и принялся аккуратно тянуть.
— Что ты с ней, как с гранатой? Рывком! — и Николенко с хлопком выдрал пробку из своей бутылки.
Гречишкин тем временем уже извлекал стаканы из шкафчика.
— За выход из творческого кризиса! — провозгласил Николенко. Звякнула посуда, первые порции горячительного пошли, согревая грудь.
— Постойте, алкаши! — нахмурился Черёмухин, вытаскивая кус колбасы. На чёрный день заготовил. Знают ведь, заразы…
— И сыр тащи. И печенье. -
— Гэндальфы долбаные… -
Накрытие пошло удачно. После пятой Николенко запел басом «Ангельскую пыль». После седьмой Гречишкин попытался станцевать яблочко.
Утром, когда первые солнечные лучи заглянули в мастерскую, отразившись яркими бликами на отстрелянных боеприпасах, Гордей Павлович с трудом разлепил веки. На девственно-белом холсте красовался аккуратно нарисованный ручкой фаллос.
— Да чтоб тебя маштабелем через саксофон по самые турецкие барабаны! — охнул художник, осознавая масштаб катастрофы. — Накрытие, видите ли, дружественный огонь… -
Обошёл вокруг холста, тронул этюдник.
— И как прикажете это людям показывать?.. -
Потом аккуратно написал внизу — «Последствия творческого застоя». Чуть было не добавил — "… и пьянки". В голове неприятно пульсировало, во рту жгла сушь. И ни капли воды не осталось. На крыльце мирно спал Гречишкин, свернув под голову коврик. Рядом валялся блокнот, в котором красовалось слово из трёх букв. Поэт потянулся, зевнул, поморгал на солнце, потом глянул на блокнот.
— Это ты написал?! -
— А не ты ли фаллос на холсте ручкой намалевал? -
— Не, не я… -
— Так и это не я. -
— Так, где Антон? Далеко уползти не мог. В крайнем случае — до ближайшего отделения. -
Поиски показали, что композитор уже пришёл в себя и был в гневе.
— Кто малевал ноты в моей тетради?? -
— Понятия не имею. -
— И я. А не ты ли прошлой ночью занимался художествами и писательствами? -
— М-м-м… Нет. А что в нотах? -
— Ну… Вы не поймёте, — композитор покраснел, спрятал тетрадь за спину и аккуратно сманеврировал во двор. Поэт вздохнул и последовал за ним. На прощание обернулся.
— Опубликую под названием «Творческий кризис». «И пьянка». Нет, последнее не надо. -
Надо пробовать вариант с кроватью)
Хм… Можно-то оно можно...
некоторым пьянка помогает, а некоторым нет ...
Никому не помогает. Разве что фактическим материалом...