Паром возник где-то на горизонте, и с берега долго казалось, что он стоит на месте. Но очертания корабля постепенно росли, и вот он уже подходит к порту. На южном волноломе, частично порушенном волнами, восседают отдыхающие и купающиеся. Со стороны порта дно намного глубже, но и туда ныряют любители адреналина, а самые отчаянные переплывают входной створ и высаживаются на северном волноломе. Закатное солнце уже висит низко, освещая белую корму корабля яркими, режущими глаз бликами, ещё не багровым тоном. Чуть впереди идёт сопровождающий буксир. Паром поравнялся с входными маяками на концах волноломов, поднял волну, с плеском ударившую в бетонное основание, потащил за собой буруны от винтов. В гавани на помощь подошёл второй буксир, и паром, уталкиваемый в левый борт у скулы и раковины, прижался правым к причальной стенке.

   Завели швартовы. Аппарель легла на причал, и машины пошли на твёрдую землю — грузовики, автобусы, легковушки. А с трапа нескончаемым потоком потекли люди, с большими квадратными клетчатыми сумками. Поток вытекал за ворота порта, крутился у остановок, у стоянки такси. Всё-таки порт — не очень удобное место, рынок хоть и близко, а пешком не дойдёшь. Вот вокзал — это удобно.

   И с поезда на перрон стекают те же люди с сумками, и сразу бредут к лоткам и прилавкам. Те, кому не досталось места, примащиваются у заборов, на окрестных дорожках, прямо на земле. Автобусы помельче поезда, и много мельче судов, но они подходят к кассам постоянно, выбрасывая свои порции сумок. И ещё один поток течёт от аэропорта — кому дорого время, и кто хочет успеть обратиться не один раз за день. И у кого свои машины — въезжают в ворота, осторожно лавируют в толпе. Машины сидят почти на днище, цепляя кормой асфальт. В салоне — только место водителя, остальное — сумки. У кого есть багажник на крыше, а то и прицеп, тот — король. А тяжёлые грузовики и фургоны — это у особо предприимчивых, у кого много работников, и кто сам давно не ездит за товаром, но хорошо платит.

   И вот усталые путники-купцы занимают свои места, открывают сумки, раскладывают книги. Здесь книг давно не печатают, то ли невыгодно, то ли просто лень. И все, кто не ездит за кордон, кучей осаждают рынок.

   — Сколько берёте? -

   — Триста! -

   — С ума сошли! За американщину? -

   — Обижаете, это же Стейнбек! Нобелевка, между прочим! Триста за такую книгу — это даром отдавать… -

   И люди, набив авоськи и пакеты книгами, вытекают обратно, осаждая автобусы, маршрутки, трамваи и троллейбусы. К ночи рынок опустеет. А утром новый поток принесёт на лотки товар, которого здесь давно не делают.