Старик с длинными седыми волосами, сверкающей в утренних лучах лысиной, белёсой бородой, в изношенном балахоне, стоял у мольберта, приглядываясь к рассветным краскам за мгновение до восхода. Редко кто в эти летние часы бодрствует; ещё меньше — наблюдающих за рассветом. Но на крыше многоэтажки сейчас несколько человек, что пришли посмотреть на старого мастера за работой; а он уже привык, очень давно, и к праздному любопытству, и к робким любительским попыткам понять суть творчества, и к ученическим стараниям, и к настырности не очень сильного ума взобраться на недосягаемую высоту.

    — Нет… — безвольно опустилась рука старца, крепко держащая кисть. — Не то. Оттенки не те. -

    — Но ведь это прекрасно! — восторгся кто-то из зрителей. — Непередаваемо! -

    — Да. И вместе с тем — халтура, — старец продолжал внимательно вглядываться в зарю, словно хотел узреть и в мгновение ока вырвать тайну. — Я вижу злесь столько явных ляпов, что сжечь впору. -

    — Но послушай нас… Не сжигай. -

    — Нет. Конечно нет. Но я ведь слушал многих. Сначала я писал так, что восхищались завсегдатаи выставок. По молодости лет это мне немного льстило, но не в том смысл. Потом ошибки перестали видеть и более искушённые ценители. -

    — А спросить совета у критиков? -

    — Они находят ошибки, которые являются и замыслом автора. В их воображении есть некий идеал картины. Я и сам к этому идеалу хочу приблизиться! Но… Их идаел мёртв. Насколько и правилен. -

    — А у других мастеров? -

    — У них та же проблема, что и у меня. И у них свой мир. Что они мне скажут? Что я не могу писать, как они? Да это и невозможно. -

   Старик закончил говорить. Потом вздохнул. 

    — Завтра я попытаюсь снова. Если не будет дождя и туч. -

    — Но ведь ты уже стар! Что, если завтра не будет? — снова спросил кто-то из зрителей.

    — У меня есть сейчас. И сейчас картина не вышла. -

   Художник принялся собирать свой интрумент. Зрители потихоньку подались к выходу, хотя кто-то ещё не решался уйти. Над горизонтом поднимался красный диск солнца.