Юлий Харитонович Третьяков перевернулся с боку на бок. В квартире темно, только через окошки в дверях проникает свет из прихожей. Непонятно, зачем он тут — так, дежурное освещение. Вот когда на кухне напролёт всю ночь болтают, в прихожей темно, и свет из кухни тусклее. Но голоса… Вот так и привыкнешь ночами не спать, а ведь никому дела нет, что Третьякову вставать рано.

   Все съехали. Хоть полежать в тишине можно. Третьяков поднялся, побрёл на кухню, взял холодный чайник с плиты и напился водя из носика. А ещё свет фонарей пробивает шторы. Скоро небо посереет, фонари погаснут. Над горизонтом поднимется красное яблоко. И пора будет в городок...

   Очнулся Третьяков, когда солнце уже вовсю освещало улицу. Хорошо, что здесь сторона западная. Дом напротив сверкает бликами стёкол. Эксперимент назначен на вторую половину дня, это тоже хорошо. Надо быстро привести себя в порядок и ехать.

   Около серой громады института привычно остановиться. И спросить себя, пусть и невнятно, в чём смысл твоих занятий? Что из этого проистечёт? Что о тебе скажут потомки, и что — ты сам? И не найдя ответа, продолжить путь — через вертушку, гардероб, лестничные марши. Само как-нибудь разрешится.

   Около большого стекла в лаборатории стоит гость, и под белым халатом скрывается серый костюм. Впрочем, и местные формалисты ничем не отличаются.

   — Итак, Юлий Харитонович, — обратился гость. — Вы обещали нечто радикальное? -

   — Сложно сказать, — неопределённо ответил Третьяков. — Всё-таки сейчас — первый эксперимент. А гостям обычно показывают сто первый. И то не всегда. Процентов девяноста наших опытов служат только для самого опыта, отрицательного. -

   — Многовато, — отозвался гость. «Хорошо, что я и ещё девять процентов не помянул.»

    — Итак, — начал ассистент. — Вот наш подопытный. Рабочий, сварщик. Стабильно принимает участие в забастовках, ходит по всем инстанциям в свободное от работы время. Но мастер — руки золотые, и пашет за весь цех. Можно было бы применить водку, или иные наркотические вещества, но мы лишимся и бунтаря, и мастера. А вот сейчас направленным излучением мы сотрём ген осмысления. И подопытный перестанет задавать вопросы о мире, и о себе… -

    Коротко загудело за стеклом. Сначала ничего не произошло. Обычный мужик, или мужчина — как хотите, в брюках и футболке. Потом подопытный поднялся, оглядел себя в зеркало. Вытащил из шкафа пиджак, рубашку, галстук. Подобрал какую-то папку, вытащил бумаги.

   — Так, это мы рассмотрим завтра… — донёсся звук из динамиков. — Этому отказать. Это вернуть на рассмотрение по месту… -

   — И… Что теперь? — спросил гость.

   — Хм! — заметил задумчиво Третьяков. — А получились-то вы! -

   Гость насупился, но смолчал.

   — А теперь можно поставить эксперимент на вас. Вы ведь хотели стать умнее, и дальновиднее? -

   — Да, но… А как же побочные эффекты? -

   — Ну, вы же пьёте аспирин, и не боитесь язвы желудка. -

   — Хорошо. Под вашу личную ответственность. Сами знаете, чем грозит… -

   Гость неловко вошёл в двери, занимая место сварщика.

   — Готовы?! — крикнул в микрофон Третьяков.

   Подопытный слабо кивнул.

   — Ген, отвечающий за умственные способности. Сейчас мы его активируем. -

   Снова раздался гул. Сначала ничего не произошло. Потом подопытный огляделся, посмотрел на себя в зеркало. Сбросил пиджак, стянул галстук.

    — Пойду-ка в штукатуры… Помнится, как-то в юности институт ремонтировали. А ректор — скотина, давно по нём тюрьма плачет! У нас по сотне зажал, жлоб. Безобразие! Я-то ему спокойную жизнь покажу… -

    Ассистент повернулся к Третьякову, и два МНС, стоявшие рядом, недоуменно переглянулись.

   — Те же прелести, вид сбоку — Михаил Леонтьев, — бросил Третьяков. — На перекур! -