Наблюдая за окружающим миром, невольно задумался — а где-то мы это всё уже видели. Ну да, начало Нашей эры, когда христиан успешно истребляли добрые римляне. Не, не совсем то… Начало 20-го века? Да, когда христиан расстреливали просто за то, что они христиане, а храмы взрывались? Да, на нашей планете такое сейчас происходит, и не очень далеко от нас… А у нас? Что-то похожее на 1950-е годы, когда в эпоху «оттепели» был предпринят очередной штурм церкви, были закрыты храмы, которые пережили все предыдущие лихолетья (как Свято-Ильинский в Краснодаре, например). Конечно, любая историческая параллель условна, различий очень много, но… Повелась нынче мода в интернете — закидывать христиан тухлыми кокосами. А как же свобода выбора, свобода слова, наконец, вежливость и такт? О чём это я, на дворе 21-й век, а тут какие-то анахронизмы… Увы, найти вежливого и тактичного, уважающего чужой выбор атеиста — большая редкость. Который если и будет вести с тобой учёный спор о религии, то строго в научном русле и научных формулировках (слава Богу, такие люди есть!); а скорее всего, вы не будете касаться того, что вас разъединяет, а будете говорить о том, что вас объединяет. Есть, как и положено, разные неадекватные личности и среди христиан, либо называющие себя христианами. Поэтому попробую написать программу из трёх пунктов в оправдание христианства, чтобы нам не приписывали то, что мы не делали.

   1. Лицемерие. Совершать грабежи и прочие непотребства, прикрываясь именем Христа, именем Аллаха, на худой конец — именем революции или закона, — есть худшая мерзость, чем просто грабежи. Как правило, такой человек сознательно вообще ни во что не верует. Но… Зачем вы гонитесь за мной? Тартюфы — не умрут! Или, как говорил другой персонаж классической французской литературы — Мой отец не знал, кем ему быть — гугенотом или католиком. Когда он видел католика, в нём побеждал гугенот, и он грабил его из религиозных побуждений. Когда он видел гугенота, в нём побеждал католик, и он грабил его из религиозных побуждений. Наконец, ему попались католик и гугенот, которых он когда-то ограбил, они забыли свои религиозные разногласия и повесили моего отца на дереве. Но мой отец был мудрее! Он воспитал меня в католической вере, а моего старшего брата — в протестантской. Мой брат отправился к католику, а я — к гугеноту, и мы повесили их на дереве.

   В жизни наблюдаются аналогичные вещи… Во Франции существовала особая категория купцов — профессиональные турки. В Османской империи они принимали ислам (так было легче торговать), и вели себя, как правоверные мусульмане. Во Франции — как правоверные католики. Только бизнес — ничего личного! Величайший показатель веры — написать «В Бога мы веруем» на купюре. Впрочем, Марк Твен прямо говорил, что у американцев нет иного бога, кроме Доллара… Отношение православной церкви к таким вещам строго отрицательное. Как-то один барыжистый купец построил большой и богатый храм и позвал старца осмотреть. И давай перед ним бахвалиться. Долго распинался, а когда смолк, старец ответил: «Храм, что ни говори, большой. Да только всех обманутых тобой он не вместит.» Значительная часть русской интеллегенции, до 1917-го года ходившая в церковь, после вооружилась томиком Маркса. А в 1991-м — обратная картина — вчерашние богоборцы напялили на себя огромные кресты и стали так лупить лбом в пол, что и Тартюф позавидует...

   2. Поверхностность. Увы… ходит человек в церковь, свечки ставит. Зачем? Объяснить не может. Как себя ведёт? М-да… В машину приклеивает иконы. ПДД не знает. Не потому, что дурак, а потому, что и знать не хочет. Может быть и знает, причём отлично. Но всё равно, этак в будний день в 6 вечера в центре Краснодара пытается положить стрелки вправо… Сверх того, занимается фэн-шуй и йогой (йога и фэн-шуй для человека с европейским мышлением — китайская грамота, восточное мышление абсолютно другое, а то, что потребителю преподносится как йога и фэн-шуй, никакого отношения к первоисточнику не имеет). Любая религия, кроме собственно веры, включает две важные вещи: философию и мораль. Философия нужна затем, чтобы уметь объяснить, во что ты веришь и зачем тебе это надо. Мораль нужна затем, чтобы вести себя в соответствии с заявленными ценностями. Не хамить. Извиняться. Помогать, если возникнет необходимость (примечание: не тогда, когда это никому не нужно, а тогда, когда нужно). Как учат отцы церкви — вера без дел мертва, ни по чему вашей веры не видно. Философия и мораль нужны и атеисту. Время от времени, борцы непонятно с чем (так как вразумительно объяснить, с чем и почему борются, не могут — всё отобрать и поделить) выдвигают такие рацпредложения, что у Маркса с Энгельсом бороды встанут дыбом и никогда не опустятся. Увы, поверхностный человек есть первейшая жертва всевозможных мошенников: христианских сект, никакого отношения к христианству не имеющих; экстремистских группировок, не имеющих никакого отношения к исламу; восточных культов, не имеющих никакого отношения ни к индуизму, ни к буддизму; научных теорий, не имеющих никакого отношения к науке.

   3. Ревность не по уму. Далее начинается самый интересный период. Если поверхностного человека всё-таки удаётся вооружить и философией, и моралью, он тут же начинает ко всем подряд приставать и научать. Скорее всего, такие действия будут вызывать обратную реакцию… Любая религия, ну, я имею ввиду традиционные религии, подразумевает, в первую очередь работу над самим собой, над собственной душой, над своим умом (ум-то всегда есть, но не всеми используем). Как-то спросили ученики у старца: «Спасутся ли католики без православия, и если да, то как?» На что старец ответил: «Я не знаю, спасутся ли католики без православия, тем более не знаю, как. Но я знаю, что я без православия точно не спасусь.» Дело в отношении ближних значит больше, чем рассказы. К одному богатому язычнику в Риме пришёл наниматься в садовники христианин. Язычник ответил: «Я знаю, что вы, христиане, любите рассказывать о своём Боге. Поэтому я беру с тебя слово, что за время службы у меня ты ни разу не скажешь о Христе.» Садовник слово сдержал. Через три года язычник упал перед ним на колени и сказал: «Умоляю, расскажи мне о Христе!» Вот что значит не быть хамом и поступать по совести.

   У меня в своё время преподавали два друга-профессора. Один, Сергей Вадимович Павловский, был убеждённым атеистом. Другой, отец Даниил (он так и просил называть себя), стал священником Армянской Апостольской церкви. Как вспоминал отец Даниил на похоронах Павловского: «Мы могли поругаться и три дня не разговаривать. Но не больше.» 

   Увы, подобные объяснения для хамов, закидывающих христиан тухлыми яйцами ультразавра ничего не дадут, а умный возможно узнает для себя что-то полезное.

    Как-то в спецшколе нам преподавали приборное оборудование Як-52. На приборной доске установлена рукоятка шприца для закачки бензина в топливную систему и в цилиндры перед запуском. -«Если в полёте откажет топливный насос, тогда топливо в систему закачивается шприцем.»- -«Так рука же отвалится!»- -«Жить захочешь — не отвалится.»-

   Странно… Мы не были сильно близки. Ровно настолько, насколько близки однокурсники. Из 60-ти человек моего курса я могу вспомнить лишь нескольких, с которыми никогда не беседовал хотя бы раз наедине. И она была в их числе. Все наши беседы проходили с ней в небольшом кругу. Как-то она вспомнила, что родители её поженились в 18, а она родилась в 19. И как на это во дворе смотрели. (По моему личному наблюдению, во дворе всегда на всё смотрят плохо).

   Она ходила с длинными волосами, но к середине первого семестра подстриглась коротко. Увы, многие молодые девушки, приходя в университет с прекрасными каштаново-золотистыми, чёрными, огненно-рыжими волосами до пояса, а то и до колена, зверски их укорачивают, выкрашивая в синий, зелёный, и прочие ультрафиолетово-инфракрасные цвета типа «бычий глаз». А многие слои косметики скрывают девичью красоту (впрочем, красота зрелости ничуть не хуже — видимо, старею).

   Она слушала Земфиру. Что ещё — я просто не знаю. Я тоже слушал Земфиру, но так, где-то в промежутках. Я пересел с «Русского Радио» на «Наше радио». Там крутили старый рок. На «Русском» тоже, но очень редко. Я помнил старые команды, типа «ДДТ», «Кино», «Наутилуса» ещё с 80-х. Их тогда слушала моя тётя. Потом она перешла на попсу. А я прдолжал любить старые команды. До второго семестра, когда  я нашёл «Наше радио», я не знал слова «рок»! Для меня это было абстрактное понятие. То есть я слушал рок, но не знал, как это называется. «Ария» и Кипелов с первого раза мне не понравились. Со второго и третьего — тоже. Но у меня были надёжные друзья-растлители… И они меня растлили. Александр Алексеевич Фисун, который мне в начале второго курса перепишет все альбомы «Арии». Игорь Шакало, любитель «Раммштайн». Ну и конечно же, наши ролевики. Анатолий Шишкин, который пытался придумать себе ник, но неудачно — в мире гномов и эльфов он числился как Толик. И легендарный Рунер, известный под псевдонимом Кирилл Баделин. Рунер, который помнил наизусть все мультфильмы, которые есть на земле, непобедимый игрок в компьютерные стрелялки. Она тоже входила в наш кружок, и тем более странно, что я с ней так ни разу и не беседовал вдвоём.

    На 23-е февраля она подарила Фисуну кассету «Арии» «2000 и 1 ночь». Мы были последним поколением, которое помнит Цоя ещё живым. Кассетным поколением, когда винилы уже не прдавались, а диски были редкими и дорогими.

    В конце 1-го курса она рассказала о студенте, который повесился после отчисления. Меня отчисляли каждый год за неуплату, иногда не один раз… Я относился к таким вещам философски и, в конце концов, перевёлся на бюджет. А потом пошёл на другой факультет.

    На 2-м курсе у неё обнаружили рак печени. Мы стали собирать деньги на операцию за рубежом. Впрочем, оперировали её в Петербурге, в Военно-морском госпитале. К летней сессии она вернулась. Показывала преподавателям шов после операции. Закрыла сессию...

   На 3-м курсе я видел её лишь пару раз. Она была побрита налысо, поэтому почти всегда ходила в кепке. Однажды в аудиторию зашёл методист и сказал, что её больше нет. Я не поехал на похороны, хотя ездил и к почти незнакомым. Отдать долг памяти…

   Такой я её и помню.

   Приколы преподавателей, как показывают личные наблюдения, смешны для тех, кто в ВУЗе не учился. Впрочем, к моменту выпуска у меня за плечами были уже десять лет обучения в разных ВУЗах и на разных факультетах, я был «сохатым лосём», а для «лосей» экзамены и зачёты мало отличаются от обычной пары.

    Как вспоминал наш старый преподаватель, который учился в Краснодарском пединституте сразу после войны, самым лихим был преподаватель педагогики. С его экзамена все выходили с двойками. «Что спрашивает!?»- -«Как звали коня Макаренко!»- Бросились они с товарищем в «научку», схватили «Педагогическую поэму». -«Савраска!»-

Зашли, сдали на пять.

   Ещё один прикол — когда прподаватель на экзамене говорит студенту: «Молодец! Правильно!… Молодец! Садись, три.»

   Самые интересные вещи начинаются при защите курсовых. Приносят научному готовую работу. -«Это что вы тут понаписали? Главу 1 — переделать, введение — переписать, главу 2 — дополнить!»-  Старый и закоренелый студент вытаскивает из работы введение, ни одной запятой не меняет, приносит. -«Ну вот, видно что вы работали, учли замечания.»- Таким же образом приносятся главы и заключение. Работа проходит на пять.

    Один студент берёт работу у другого — тот за неё четыре получил. Первый пропускает на год сроки сдачи, тема вообще-то не его, ни одной запятой не меняет — получает у того же преподавателя пять.

   Прежде чем начать разбираться в определённом событии, явлении окружающей жизни, необходимо отмотать плёнку назад, посмотреть, что предшествовало событию. Поэтому я стал вспоминать, что происходило давно, в 80-е.

   Я родился и рос на Западной Украине. Мои родители и дед с бабушкой были знакомы с людьми, которые помнили ещё австро-венгерцев. Они говорили по-украински (за это при австрийцах и повесить могли), русского не знали, но к России относились с теплотой (да могли бы наши дети при Австро-Угорщине образование получить?). Они же и предупреждали: здесь половина за вас, половина против. Во Львове же услышать украинскую речь было весьма сложно. У отца в роте служил боец, бабушка которого в годы Великой Отечественной Войны служила в специальных подразделениях, в подпольном отряде из местных антифашистов. Благодаря её службе были уничтожены несколько бандгрупп бандеровцев. Во время освобождения Львова  получила контузию. А уже после войны, в трамвае к ней подошёл один из местных нацистов. Негромко произнёс приговор. В руке прикрытый пистолет. Бабушка заплакала, мол, шубу бери, только не убивай, снимает шубу, а в рукаве — «Браунинг». Бабушка стреляет, мех глушит выстрел. Пассажиры ничего не поняли. Встаёт пожилая женщина, сажает на своё место молодого парня.

   Львовский парк… здесь после войны были разгромлены основные силы бандеровцев в результате удачной спецоперации. В 80-е годы здесь были нападения на военнослужащих советской армии.

   Ещё одно местечко, где мне довелось жить — Вапнярка Винницкой области. В местном ПТУ разделение было примерно такое же, как и во Львове. Опираться приходилось на комсомольский актив — с ним повезло. Один из комсомольцев разбился, катаясь на мопеде. Свидетелей не было… В окрестном леске был зарублен топорами ветеран войны, который шёл на встречу с бойцами воинской части. Мы с отцом, с матерью и с тётей регулярно ходили через этот лесок… До 1985-го года в ПТУ преподавали русский язык наравне с родным — часы делились пополам: русский язык/русская литература; украинский язык/украинская литература. В 1985-м вызрело «решение» — местное население плохо знает русский (хотя, как и во Львове украинская речь была в диковинку), русский стали преподавать как иностранный...

   В 1988-м году я уехал из этих мест. Удачно успел — попахивало нехорошим. Впрочем, попахивало по всему СССР...

   Интересную картину наблюдал вчера вечером. Двор заливает яркое и горячее солнце, дует весьма приличный ветер, поднимая пыль и мусор, а над головой несётся тёмно-тёмно синяя туча...

   Нравятся мне такие противоречивые картины, как слепой дождь. Когда яркое полуденное солнце освещает падающие с неба потоки дождя, а заливаемый асфальт дымится от пара. Или сразу после дождя, когда в пол-неба высится синейшая туча, а мокрый асфальт и лужи сверкают и дымятся. Один минус, — дорога в солнечных лучах сверкает так, что машину вести очень тяжело — с трудом различаются сигналы светофоров и знаки.

   Если где-то что-то активно продвигают, значит это кому-нибудь нужно. То есть выгодно. Если быть реалистом, то медицина в обществе потребления предназначена для возвращения в строй подготовленного или потенциального работника и налогоплательщика. Тяжело и смертельно больные люди из этой схемы выпадают. Значит, надо придумывать некое моральное оправдание эвтаназии. Но есть одно «но» — список причин, в каких случаях эвтаназия «моральна» (есть правда, особо либеральные либералы, требующие эвтаназии во всех случаях, но их не слушают). То есть добрый дядя за тебя решил, когда тебя можно убить, а когда нет.

   Если здоровый молодой человек, решивший, что жить без неё не может, или после отчисления из университета жизнь смысла не имеет, общество потребления тратит приличные суммы денег на службы психологический помощи, чтобы убедить его, что этот выбор — неправильный. Вот если смертельно заболеешь — пожалуйста, мы тебе поможем умереть. Если психологические службы не справились, тогда в дело вступают медики и реаниматологи, возвращающие к жизни порезавших себе вены и отравившихся. А если пациент особо упорен, в дело вступают психиатры, которые уже с помощью спецмедикаментов будут убеждать его в неправильном выборе. И на всё это обществу потребления денег не жалко (есть экономическая отдача).

   Классический аргумент сторонников эвтаназии — что эта жизнь, если она причиняет только страдания, да и всё равно, скоро оборвётся, стоит ли продлевать страдание. Если подходить к жизни с такой меркой, то у любого самоубийцы жизнь — лишь страдание.

   Попробуем разобраться. Во-первых, врачи могут банально ошибиться при диагностировании как самой болезни, так и её течения. Во-вторых, за оставшееся время можно очень многое успеть. Не считая того, что жизнь самоценна. Фредди Меркьюри в последние годы успел записать материал к трём альбомам, и по воспоминаниям коллег, радовался каждому прожитому дню. В-третьих, выбор тогда есть выбор, когда можно передумать. Эвтаназия такого выбора не оставляет. Нередки случаи, когда самоубийцы, наглотавшись таблеток, передумывали и бегом бежали в больницу.

   Однако, экономическая отдача от всех вышеперечисленных вещей ничтожна. Далеко не каждый смертельно больной талантлив, как Фредди Меркьюри. Ошибки в диагностировании достаточно редки. То есть расходы на таких больных будут в сумме превышать потенциальные доходы. А выбор… Об этом достаточно сказано в начале поста.

   Интересное наблюдение и пища для размышлений. Доводилось ли вам когда-нибудь ощущать полнейшее одиночество в кругу друзей и среди задорного веселья?

   Я никогда не чувствовал себя одиноким среди однокурсников. Мы болтали в коридоре о том и о сём, иногда об учёбе, иногда — о жизни, иногда о каких-то серьёзных вещах. Слушали лекции, сдавали экзамены, грузили мебель, красили коридоры… Я и не знал, что такое одиночество. Но вот пришла пора получения дипломов.

  И вот вечером после получения меня потащили в какое-то место, обзываемое рестораном. Я не любил подобные вечеринки, где бы они не проходили, со времён школы. Попытался сбежать, меня поймали и затащили внутрь.

   Врубили музыку дикого содержания, стали наливать и закусывать. Потащили меня на танцпол, стали раскармливать, зная, что я — непьющий. Впрочем, раскормить меня пытаются регулярно. Вчерашние однокурсники веселились, танцевали и выпивали, кто-то отплясывал на столе. И я ощутил жуткое одиночество, как будто бы это были абсолютно чужие люди. Нет, я их знал хорошо, они были те же… и не те. Одна из однокурсниц утащила меня на танцпол и сказала: «Знаешь, в чём твоя проблема? Ты не умеешь расслабляться!» Я их прекрасно понимал. Они хотели сделать как лучше; собственно, и хотели отблагодарить за подсказки и помощь в годы учёбы. Но именно в этот момент проявилась вся разность наших характеров.

   Я умею расслабляться. Надо понаблюдать за окружающей природой, можно насладиться городским ландшафтом, небом, солнцем. И мысли придут в порядок. Можно пойти выспаться — с годами я научился ценить и это (утро вечера мудренее). Можно, на худой конец, пожариться на пляже и окунуться в воду — правда, здесь надо знать меру. Но пляски на столах — это явно не расслабление. Я мучительно ждал того момента, когда можно будет сбежать.

  Подошёл один однокурсник и стал меня поучать, что, мол, надо тебе волосы постричь, сбрить усы и идти работать на фирму, и нечего мне там в аспирантуре делать. Пообещал отдать один из своих костюмов, в которые он перестал влезать. Я с трудом сдержался, чтобы не высадить ему передние зубы. В таком возрасте людей не поучают, а ты ещё и меня моложе. К тому же я слишком хорошо знал цену этому «пошли работать на фирму». Когда ты будешь за копейки кофе носить — либо до конца дней, либо пока не надоест. Опыт-то у меня побогаче… Вступился другой однокурсник, старше возрастом, сказав, что в меня верит...

  Разные события происходили потом. Но такого ощущения одиночества, нет, не разности характеров, а именно одиночества, я более не испытывал.

  Как-то подустал я от сухих учёных выкладок своей диссертации и статей, философских логических выводов и решил попробовать давно забытые лирические опыты, от которых открестился. Итак, свет фонарей. Знакомый с детства. То, что называется антропогенный ландшафт. Или городской пейзаж. Лиловый свет, заливающий по ночам улицы, вернее, выхватывающий из темени небольшой участок улицы: зимой — укатанного снега, или потока крутящихся, или мерно падающих снежинок; летом- асфальта, мокрого и блестящего в дождь, или стаи различных насекомых, летящих на свет.

  Лиловые ртутные лампы, иногда оранжевые (таких сейчас не осталось), выходили из строя, сначала давали нормальный свет, потом начинали мигать, потом гасли, давая слабенькое фиолетовое пятно над головой; потом снова — нормальный свет, и так по порядку. Иногда в удлинённых отражателях крепили люминисцентные лампы, из тех, что устанавливали в классах и торговых залах. Но это редко. Иногда в парках фонари ставили на уровне пояса, прямо над газоном. Лиловый свет фонарей, которые светят в окошко всю ночь...

  Что ещё? Дорога. Дорога от одного дома к другому. Ночью, всё в том же лиловом свете. Если на поезде, то лиловый свет заливает вагон на переездах, либо на станциях. И когда поезд подходит к станции с поворота, то видно ряд мачтовых светофоров, вернее — ряд зелёных огней на высоте, разрешающих заходить составу, а внизу- ряд синих огней карликовых маневровых светофоров, запрещающих выполнять маневровые работы. Если доводилось ехать автобусом, лиловый свет заливает салон в населённых пунктах и на освещённых участках магистралей...

  Ещё иногда устанавливали прожектор, который светил вдоль улицы. Если лень ставить столбы на всю длину и кидать сеть. Внутри прожектора тоже светилась лиловая ртутная лампа. Иногда ставилась и люминисцентная, длинная. Или стандартная домашняя лампа накаливания — как я выяснил, у неё со ртутной одинаковый цоколь! Могли поэтому и в обычный фонарь вставить лампу накаливания на 150 ватт. Интересный эффект… Конечно, светит не так ярко. А у меня возникла крамольная мысль — а если вставить лампу на 100 ватт, или на 60? Или на 40?

  Нынче фонари не те — жёлтые натриевые. Конечно, тоже интересно, но ощущения уже слабее...

  Странная эта вещь — персональный блог. Пробуждает давно побеждённые графоманские наклонности… Или это кропотливая работа над диссертацией даёт о себе знать?

   Как крепко привязывает к себе нас интернет… Люди, вместо живого общения, сидят за экранами. Вместо настоящих путешествий- виртуальные. Разучились читать,- вместо бумажных книг- электронные...

    СТОП! Ведь это всё уже было! В 80-е годы рассуждали о том, что люди не читают книг, и во всём винили телевизор; о том, что перестали писать письма и общаться вживую, и винили в этом телефон...

    Но как-то ускользал от внимания тот факт, что книги вообще-то весьма дорогие, что на них расходуются прекрасные рощи и леса, а то, что в книгах напечатано— частенько вызывает сомнения в адекватности как автора, так и издателя. А французские поэты в указанные годы издвали стихи штучным тиражом за свой счёт, и дарили друзьям...

    А что есть живое общение? С соседом по дому, в очереди за дефицитом, в общественном транспорте? Найти хорошего собеседника в этих местах- редчайшая удача. Круг общих интересов будет слишком узок.А много ли можно было дозволить себе путешествовать? Насколько кошелька хватит.

    Что же дал нам интернет? Мы можем общаться и находить собеседников за тысячи километров. Снова пишем письма… Читаем тех авторов, которых хотим читать, а не тех, которых нам настойчиво предлагают в книжных магазинах (сам регулярно хожу в книжные, но найти стоящую книгу-величайшая удача). Кто-то ностальгирует по бумаге— так леса куда жальче.

    Посему — я рад, что есть интернет, есть совершенно реальные (между прочим!), а не виртуальные читатели и друзья, хотя мы и ни разу не виделись в реальной жизни. Я рад тому, что читал авторов, которых никто и никогда не напечатал бы. Спасибо интернету.